ПИВО

В зёрнах стиха суха полевая речь:

«Влажен июль, но ему неприятно течь —

рядом Кощея борщ и другие вещи

колос промок, волны пива хлебами блещут

Словно волны́ трава и волна листвы —

в Таврии есть слова

но они мертвы…

Что же, садитесь в круг, отмечайте встречу

ближе уснуть нельзя, а проснуться нечем —

нету вокруг ни Бога, ни головы

только стиха слова, да и те мертвы»

Там, где спальные кубики жэковских зданий

зверовидных услад не исчерпан лимит:

человек, примеряющий хвост обезьяний

в церебральном тоннеле за пивом летит

Он такой же, как я, лишь слегка шерстянее

да слегка помяснее телесной горой

да в подъезде ещё помочиться к стене я

не готов, прислонившись, как этот герой

Дальний враг по берлоге и брат по лиане

удружит ему в кружку небесную соль

чтобы кровь в некрещёном таком павиане

превратилась обратно в земной алкоголь

чтобы жидкого хлеба вирильный любитель

проплутал до утра во фрейдистской ботве

чтобы в клубнях дремучих звенело либидо

а на небе Луна заголялась в ответ

чтобы кожи лица истончался пергамент

чтоб контачил коллоид в дурной голове

чтобы трогал Зефир голубыми перстами

Годунова-Чердынцева книгу в траве

В этой книге, раскрытой для взрослого страха

ангел смерти, как Сталин, стоит над душой

и шуршит словогорький сальеревский сахар

просыпаемый в пену над чашей чужой

Или нет, я с Демьяном стихи перепутал —

не заметит никто, и не всё ли равно

чьи там строки, как кости, хрустят с перепугу

и какое под веки вгоняют кино?

Нет, равно ли не всё!.. А иначе к чему бы

среди звёзд, чьи глаза, словно рыбы, мокры

от земли отряхнув беспокойные губы

эту книгу я быстро, как ветер, закрыл

А над книгой братан волосатые крылья

вдруг в такую фигуру сложил у лица

что, увидев её, на минуту забыл я

и его, дурака, и себя, подлеца

И на эту минуту мне стало красиво

и услышал я пенье себя и его:

«Это вечное пиво, холодное пиво

Просто пиво. А больше оно ничего»

Андрей Поляков.