ПБГ

Далеко в стране Негодяев
и неясных, но страстных знаков,
жили-были Шестов, Бердяев,
Розанов, Гершензон и Булгаков.

Бородою, в античных сплетнях,
верещал о вещах последних
Вячеслав. Голосок доносился
до лохматых ушей Гершензона:
«Маловато дионисийства,
буйства, эроса, пляски, озона.
Пыль Палермо в нашем закате».
(Пьяный Блок отдыхал на Кате,
и, достав медальон украдкой,
воздыхал Кузьмин, привереда,
над беспомощной русой прядкой
с мускулистой груди правоведа,
а Бурлюк гулял по столице,
как утюг, и с брюквой в петлице).

Да, в закате над градом Петровым
рыжеватая примесь Мессины,
и под этим багровым покровом
собираются красные силы.

И во всем недостача, нехватка:
с мостовых исчезает брусчатка,
чаю спросишь в трактире — несладко,
в «Речи» что ни строка — опечатка,
и вина не купить без осадка,
и трамвай выползает из трещин
силлурийского тротуара.

Но еще это сонмище женщин
и мужчин пило, флиртовало,
а за столиком рядом с эсером
Мандельштам волховал над эклером.

А эсер глядел деловито,
как босая танцорка скакала,
и витал запашок динамита
над прелестной чашкой какао.

Лев Лосев.