Летняя Тяжесть

Поезд медленно взбирается на холм, медленно,
Заставляя думать об этом, и неизвестно,
Что более медлительно, сама эта медлительность или же
Мысль о ней. Страшные, сухие колёса мучительно давят
На маслянистые рельсы, словно поезд стоит на месте,
А вершина холма, поддавшись его инертности, спускается,
Подползает к нему, раздвигаясь вширь; и виды пейзажа
В окнах вагонов однолико повторяют друг друга —
Точно фальшивые картинки, грубо приклеенные
К вертящемуся барабану, который к тому же
Вращается с большей, удвоенной, медлительностью,
Чем он может. В удушливом купе глохнут голоса мужчин
(пассажиры), и воздух тяжелеет, как расхлябанная дверь.
Только щёлочка в открытых мужских губах не задета
Крупинками пота, только она противится постыдной
Слабости.

Лица под летней пыткой — когда-то упрямые и уверенные,
Теперь невнятные и влажные — ничего не выражают
Или выражают некую подлинность, которую
Черты лица доносят неправильно. Мужская рука
Тянется к стакану, чьи стенки накалены
От тёмно-красного чая, и вдруг замирает
Невесомо над ним, точно
В стоп-кадре, но волокнистый пар клубится сквозь прорези
Недвижных пальцев. И пепельная занавеска, утратив
Естественный цвет, горит целиком от пышного солнца,
Ослепляющего холмы. Вдоль этих холмов
Теснится скрюченная зноем растительность:
Белесоватая поросль, уже узловатая, кое-где выжженная,
Измученная вялостью, но совсем не той, что
Зовётся вялостью,
Лишённая достоинств, кроме этой недостойной
Зримости. И всё же
Она клубится, похожая на пар, который вздымается рядом
С протянутой рукой, — струится вверх, чтобы
Казалось, будто
Рука оседает и падает мимо ещё не остывшего стакана.

Шамшад Абдуллаев.