Прибор «Солнечные очки» из южного города – в груде годовых колец отсюда, как пуленепробиваемые окна, не впускает в себя ни откосы осенних вод, ни запрокидываний северных деревьев, ни тем более псицу в длинной горизонтальной шинели и шестнадцать ног ее под сукном, разрывающих порошок зимы.
Зато удержались – зюйд, полдень, горячность, зюйд – с закладки до наслоений и подсыпанных деталей, а ночь всем вручает огни, чтоб с вечера до утра было светло, как в стае белых птиц.
И если город приписан к самому безоблачному краю суток, не риск ли – поминать его во взъерошенный, сдвинувший ветви вечер?..
Что ни час с пристани на ту сторону залива отбывал катер-альбинос, и над капитанским чубом-вымпелом чокались тарелками странствия.
Но за хороводами рыб, дельфинов, морских коров и прочей амфибии собиралась, кажется – лишь одна улица, в ней простригли две-три магазинных двери – пустозвонша галантерея, высвистывающие ветер газеты и вертопрахи цветы – ничего насущного для поддержания жизни. И оттого, что катер разбивал плато залива в розочку, за ним увязывались влюбчивые сущности сапфирного, мундирного, сабельного и колокольного – и облепляли все уступы и подножки улицы и складывались в смиренную голубизну.
Но, едва расшаркавшись, намекнув приключенческую цепь: музей, театр, библиотека, костер… или: казарма, тюрьма, лазарет, свалка, – все вдруг обрывалось посередине корпуса – и навстречу распахивал полы туман в сквозящих выбоинах чаек и ласточек…
Есть знаки, что полуулица продолжалась – и в достатке…
И что в недочтенных страницах книги герои так перекраивают сюжет, что автор готов их сжечь…
И, как полустертая провинция в дни втиснутого в нее турнира вдруг распускается – в мировую столицу шахмат или футбола, так оборванное начало улицы обращается – в главную, роковую загадку, расщелкав которую…
Чем не фигура победного прохождения земного пути?
Чем не отчет о секретной операции, где кишит недоговоренное?
О, как хочется досмотреть – все, что показано, и отвлечься только на хэппи-энде…
Хотя когда тебе лет сто или около – и стезя определенно разбежалась в остуды, в полосу вещей, забывших собственную прелесть и того, кто зазимовал в их нутре, проще прихватить с собой – неполное и легко сносимое, ничего насущного для поддержания… и так далее. А если что, нарастить подробности – на месте, пусть и чужие…
Точку обзора, откуда я взираю на ту сторону залива и которой не существовало – или вот-вот исчезнет.
Подслеповатые солнечные очки, что подобны двум положенным на глаза листьям забытого дерева.
Юлия Кокошко.