ЛЕСНОЙ ЦАРЬ

Под северный ветер над мокрой травой
(Вблизи – лопухом, лебедой)
В осипшую дудку свистит часовой,
Видать по всему – рядовой.

Тоска его гложет, волнует гроза,
Но чу – полуночной порой
Кто скачет, кто мчится, кто прячет глаза
И медлит ответить пароль?

«Я тронулся в путь поутру. Горбунок
Петлял, бестолково пыля,
Когда нелинованой картой у ног
Простерлась родная земля.

Я наскоро вскормлен ее молоком,
Воспитан ее каблуком,
Не бил барабан перед смутным полком,
А бил перед смирным полком.

Я вытвердил эту гугнивую дробь,
Дурного младенчества сыпь:
Брусчатка, песок да болотная топь,
Где ноет болотная выпь –

Но как по оврагам силки ни крепки
И как ни туги вымена,
Я знаю такие четыре строки,
Которых не стоит она».

Под северный ветер над мокрой травой,
Спросонок в обставшую тьму
«Кто скачет, кто мчится?» – кричит часовой,
И сыч сострадает ему.

«Теперь о тебе. В изложенье разброд,
И плащ по дороге промок –
А помнишь игрушку: на нитке урод
Сыскать равновесья не мог?

Как на кол бунтарь, как сверчок на шесток,
Как дым от огня по трубе,
Как грек в Илион и варяг на восток,
Так я устремляюсь к тебе.

Всё так – но когда, на разлуку трубя,
Архангел покинет зенит,
Забвение бережно примет тебя,
А вычурный стих сохранит».

Кто плачет, кто злится, над чьей головой
Дрожит потревоженный мрак…
Стреляй, часовой, не стреляй, часовой, –
Да что ты изменишь, дурак!

Зареванный странник, коверный Улисс,
Знаток соловьиных колен
Пускается вскачь в механический пляс,
В силлабо-панический плен.

Что прянет во тьму, за фиксатый оскал –
Хула, умиление, вздох?
Ездок погоняет, ездок доскакал –
А все погоняет ездок.

Всеволод Зельченко.