разлетаешься:

сивые ветры зимуют
в некогда тёплом хлеву.
соловьиные свиньи говорят тебе: сгинь ты, отрава!
человечину есть мы не станем, мы лучше умрём.

сдует ветрами синее небо. это свиньи наелись гороха.
знаешь: я знаю. синее небо лежало на дне.
мы его целовали, мы ждали в канаве.
мы, как свиньи, катались в холодной траве.
их живот тяжелел, а под нами лежала трава.

так когда-то жужжала зелёная муха во мне, в голове.
я читала ту книжку, в которой не сказано это.
не читал, не звенело, но в белое эхо
встал балконный карниз, и не скошено ухо моё
белым волосом, власом безродным, хруп копыт без ответа

в клюв синевший впивалась извилина мозга.
только крови не надо! прошу тебя, будем вода и вода.
разделили надвое, на двоих разделили пустое.
будем пить словно резать, как режут меня.
кони ржут. это мыши. не бойся, родная,
это, милый, рыдает тот ветер в моей темноте.
будем петь, завывая, и плакать ночами, дитя, утопившись,

будем дева, пускаясь
в голодный вертеп.

свиньи на голове.
молчаливые, добрые руки. так ты резал хребет мой,

искал свой хребет, ты надолго уснул, канув в сердце,
как канут руины

в хрустящие звуки
в день последнего ржания паршивой свиньи.

это громкое слово сказал я навеки.
я сказала, навеки: а слову не верить нельзя.
мы разрезали веки суровому финскому сфинксу,
и в заливе стояла, залившись испанским, парша.

смежим! не говори мне о звуке! не слышу!
о густая, червонная желчь,
я устал.
я тебя долго ждал. у стены, прислоняясь, уснула,
я смертельно устал, испражняясь на голые спины камней, –
и на ней.

Анна Глазова.