ПОДКИДЫШ

Кто в колыбели подменен, тому возврата нет
Под желтый круг настольной лампы, тому не шлют привет
Ни тетка Джейн, ни такса Джон (миляга, но пустобрех);
Впрочем, эта история для него начинается, как для всех.

Но однажды под вечер у постели больного зашепчутся мать с отцом —
Он весь в жару и не в силах глотнуть, но держится молодцом,
Т.е. успевает в нужный момент притвориться спящим — и вот
История о подмоченной родословной выплыла и плывет.

Кровь в его жилах делает круг, потроха подымают крик,
Через пять минут он уже в летах, через десять уже старик,
Той же ночью он выпрыгивает в окно и уходит за острова,
По пути вербуя в свои отряды всех, не помнящих родства.

«Ко мне, мои птицы, Господни стрелы! Любой из тех, кто внизу,
Пожелай он выследить ваш полет, различит лишь соринку в глазу!
Пропустите вперед кукушек — они разберут, куда я клоню!»
И птицы подписывают договор, прикладывая четверню.

«Ко мне, мои рыбы, комья воды! Подымайтесь со дна реки!
Вы ничего не просили у Ноя, и значит, не должники!
Бесполезно говорить о сыновних чувствах рожденному под мокрым кустом
На глубине семь футов — зато как мощно он бьет хвостом!»

Кузнечики, гусеницы, саранча выстраиваются в ряды —
Есть все основания верить в них, юных, не бреющих бороды,
В их опыт и мужество, в их задор, терпение и экстаз,
Когда они строем глядят на него, не сводя фасеточных глаз.

«Хей-хо! Собака, скули! Обыватель, прячь дочерей!
Ко мне, недоносок, слепец, горбун, инвалид, заика, еврей!
Ко мне, изгои любых мастей — и пока не вспыхнул восток,
Мы успеем сквитаться с ними за все, а потом подобьем итог».

И крестьяне на стук выходят к дверям, вынося ему все, что есть,
И летит по осипшим полям, обгоняя войско, благая весть,
И всю ночь до рассвета на измятых подушках король вершит торжество —
Пока наконец подоспевшие ангелы не уволакивают его.

Всеволод Зельченко.