Месяц, когда высохли все слезы,
и виноградные деревья в детских телах еще только саженцы,
когда покойники самые бестелесные, самые беспечные и печальные, –
им корочка хлеба поверх стакана,
ровные его края,
когда нет ни счастья ни бессонницы,
ни водевиля,
и вообще вода чище водки,
месяц без пятен,
без пятерни,
месяц падших.
В месяц бескровный встречаются нам альбиносы,
в месяц когда сладко облизывать косточки,
и самые яркие автомобили бесшумны и блеклые,
и когда шапкой поставленной некогда Пасхи крохи хлебные
липкие прежде, сходят с руки,
вешают шляпы тогда и настенные росписи
уж не притягивают, и расходится магниты,
сами собою сходят коросты, и легко умирать,
коли ты вздох, и слабнут корни мигреней,
вошь уже вымели и гнид еще нет.
Рахит и дистрофик, и ты долговязая дылда,
ходют со мной по дорожкам с прибитою пылью,
ходим, и вместе едим творожок,
молодых людей не видно
на улицах ни свадеб и редко рождается кто,
лишь спускаются по лестницам и выходят
полнолицые, с круглыми шарами, с тупым удивлением
дебильные погодки, что твое молочко,
безвозвратные, без возраста, точно вчера родились,
Алексей и Виталик, и девочка что говорит: «Краснодар».
Месяц уже
насту-пил на сносях,
как сердешники глотают валокордин,
и белые веревки обхватывают и кусают обновки,
когда женщины особенно часто стригутся,
небо улетает, туловища вытягиваются,
под солнцем холодно, все прячутся в свои халупы,
и даже на самых желтых шторах волнения не заметно,
тогда дети не грустят,
дети едят вафли.
Зато ночь не сковывает, совсем сквозная,
никто не мерзнет,
Том Вэйтс ходит по черному небу,
и мне подарил уже ботинки,
а цыганские мячики уже никого не интересуют,
как и мясо сырое,
и никто не скажет вам Wier ist meinen Apfel
потому что у всех руки в карманах, и розовощеких нет,
как и ничего выпуклого, кроме этих идиотских лиц,
когда врачами всем прописаны капли,
месяц, когда если что и случается, то исчезновения,
и потом перчаток никогда не найдешь,
месяц, что адские псы держат уже в зубах,
но у них нет слюны,
а потом ты склонишься под ними,
подняв воротник, прячешь голову,
а они виснут у тебя на плечах.
Начинают болеть стенки сосудов,
и возникают старые синяки,
достигнув самой фиолетовой фингальности,
а потом без боли пропав,
месяц, когда в щели еще никто не дышит,
но когда затворяем дощатые двери на шпингалет.
Виктор Іванів.