ОБСИДИАН

Говорить о ветре, рассвет будоражить
своим бессонным томлением в комнате душной,
всегда одинаковой, затканной
паутиной комариных полётов — зигзагообразных —
от плоти к крови, от опасности к наслаждению.

Твои действия — обыденные и божественные,
настолько они отшлифованы привычкой и временем,
что сам их не замечаешь, будто ты чашка,
чьё содержимое бултыхается под напором неведомой ложки,
творящей алхимию над крупинками сахара. Бледное
свечение за окном — словно река, тьма во тьме, что течёт
вдоль истёкших уже берегов, и сон или бессонница —
лишь новое имя статичности, постоянства, куда
более жалкого, нежели сумасшествие, или нищенское скитание, или
пагубные греховные побуждения, всё время
хватающие тебя за одно интересное место, но
всегда оставляющие сердце свободным, пустым. Где
филиппинский медик, который бы
вырвал без боли и без порезов этот
кровяной насос, уже ни на что не способный? Мне
хочется говорить, но слова
гаснут впотьмах, словно свечи. Более
ничего. Сентябрь,
конец всему, хмурое утро.

Хамдам Закиров.