БРОДЯЧИЙ ТЕАТР, ИЛИ НЕЯСНОСТЬ ИЮЛЬСКОЙ ЭПИТАФИИ

Тряский фургон мякотно мерцает внутри летнего зноя.
Никаких рук; лишь пекло
спешит за пять-шесть часов
убрать с пути конный катыш,
зубчатые хлопья крошащегося гудрона,
сухую глину. Кто-то
чуть позже, идущий по земле,
являет собой пока
просто пробел для савана. Вскоре
участки тут вздорожают совсем,
выше горла, – посему человек
купил заранее прямоугольную яму,
еще пустую, как если б она
временно промахнулась в среднерослого мужчину,
смуглого, шестидесяти лет: между тем
анагноризис теплится сейчас
ремаркой отсутствия в камне,
и, как опустившийся занавес, от нас
(и фургон, и глина, и зной,
и руки, и конские комья)
отрезает сцену покой.

Шамшад Абдуллаев.